Новый телевизионный сериал на СТС, без сомнения, стал одной из самых громких премьер нового сезона и открыл российским зрителям то, что уже в течение последних лет является хитом во многих странах мира. История о том, как трудно быть женщиной в драматическом сериале с элементами комедии! В этом сериале есть все – любовь, коварство, предательство, тайные козни, победители и побежденные…
А сегодня мы беседуем с Марией Берсеневой, сыгравшей в этом сериале главную роль.
– Как попали на проект «Маргоша»?
– Мне позвонили и пригласили на знакомство с режиссером. Мы встретились с Сергеем Арлановым, пообщались недолго, он обозначил только в общих чертах саму идею. И мы договорились о том, что я приеду на пробы недели через две. И я улетела в Милан сниматься в рекламе.
– Вы сразу загорелись этим проектом?
– Да, очень! Я вздохнула полной грудью и подумала: «Да! Мне это интересно! Я хочу!».
Я буквально почувствовала, что это – мое. Но старалась много не думать об этом, не принимать сразу на себя, хотя независимо от моего внушения фантазия уже рисовала мне какие-то заманчивые картинки.
– В чем вы с Марго похожи?
– От меня в Марго практически все, кроме, может, тех моментов, что она в общем-то мужик. Например, заходит вместо женского туалета в мужской. (Улыбается.). Или когда чересчур грубо, по-мужски, себя ведет. Я предпочитаю действовать нежно, но это мне не мешает, как и Марго, принимать в жизни мужские решения и брать на себя мужские функции в быту и в работе. Марго отвергает мужское внимание, согласно своему мужскому началу, а я, конечно же, его очень люблю. Хотя я замужем, и у меня растет сын, в целом к мужскому вниманию я адаптирована. (Смеется.)
– Марго – это мужик в юбке или все-таки она женственна?
– Изначально, это натуральный мужик в юбке. (Улыбается.) Но сейчас она у нас потихонечку превращается в женщину. Хотя внешне уже является ей, зритель сможет наблюдать постепенное превращение Марго с психологической точки зрения.
– В вас самой много мужского?
– Я думаю, что скорее психологически. Я очень сильный человек, хотя при этом чувствительна и ранима, как любая женщина. Но, конечно, если припрет, я могу и гвоздь забить. Хотя у меня есть муж и папа. А для чего-то серьезного лучше вызвать специально обученных людей, чтобы не ломать ногти и не уродовать стену. (Улыбается.) Потому как каждый должен заниматься своим делом.
– Хотели пожить в мужском теле?
– Если непостоянно, на несколько дней, то может быть. Но только чтобы непременно возвратиться. Хотя мне и своем теле комфортно: грех мне жаловаться. (Улыбается.) Свое тело все-таки ближе к телу. (Улыбается.) Так как женщины – создания более эмоциональные и чувствительные. Не говоря уже о том, что женщина – это прежде всего мать. А мужчинам этого никогда не почувствовать.
– Вы в детстве росли пацанкой судя по всему?
– Когда мне было около года, меня побрили налысо. И я стала похожа на лысого чувака в платье в горошек. А когда надевала панамку и клетчатые брюки, меня часто спрашивали: «Мальчик, как тебя зовут?». Я сначала обижалась, объясняла, что я девочка, а потом стала отвечать: «Петя, Вася»… Все свое детство я дружила только с мальчишками, это правда. Мы как-то лучше понимали друг друга.
– И сейчас вам проще общаться с мужчинами?
– Да, как и прежде. Но со временем я приобрела еще и ценный жизненный опыт, стала мудрее, тактичнее, поэтому сейчас я прекрасно нахожу общий язык и с женщинами тоже. Кроме того, по гороскопу я – Близнецы, поэтому во мне, безусловно, два разных человека.
Вероятно, мужское и женское Я. Часто спорю сама с собой, у меня обо всем имеется два мнения, абсолютно логичных и обоснованных. В моей голове иногда такие баталии происходят, что башка пухнет. Я постоянно думаю и анализирую все в двух вариантах. И вообще, каждый человек состоит из женской и мужской половины. Правая половина – мужская, а левая – женская. По крайней мере, так говорит мой массажист. (Улыбается.) Может, я в это и не верю на сто процентов, но логику во всем этом допускаю.
– Кстати, о детстве: кем вы мечтали тогда стать?
– Сначала я думала, что буду милиционером. Наверное, потому, что у меня папа – подполковник МВД в отставке, комбат юго-западного округа. Я примеряла папины пилотки, и мечтала, что буду невероятно круто выглядеть на дороге: в юбке и сапогах, этакая женщина с характером. (Улыбается.) И вообще, папа с мамой думали, что у них родится мальчик, а тут я народилась.
Мне кажется, родители реализовывали через меня какие-то свои несбывшиеся мечты. Папа, например, водил меня на карате кекусинкай. Он сам имеет черный пояс, первый дан, неоднократно судействовал. Мне это жутко не нравилось, потому что там все время воняло какой-то мастикой. (Улыбается.) К тому же мне не давали считать по-японски, потому что я маленькая, да и ездить было поздно и далеко. А мне хотелось остаться дома, покушать, посмотреть телевизор, словом, просто отдохнуть. А мама всю жизнь пыталась научить меня держать в руках иголку. Но в отличие от отца, который хоть как-то преуспел в своем стремлении, мама потерпела абсолютное фиаско. (Улыбается.)
– Рождение сына вас изменило?
– Да, очень. Раньше я вообще была совершенно безбашенная. Хочу – и все тут. Так, если мы с друзьями шли в парк Горького, я обязательно каталась на всех самых страшных аттракционах. А когда ломилась прыгнуть с тарзанки, мой друг сказал: «Вот придешь с кем-нибудь другим и прыгай. И пусть он считает, сколько раз ты башкой об землю стукнешься!» (Улыбается.) Но когда я действительно пришла с другим другом, я застряла на самом верху водного аттракциона. Был уже вечер, с Москвы реки дул ветер, и я сначала решила, что все так и нужно, аттракцион такой. Но спустя пару минут поняла, что попала… Кричу другу сверху: «Я застряла!!!». А он хитро улыбается и говорит контролеру: «А вы подержите ее там подольше!». (Смеется.)
Что любопытно, застряла я на этом аттракционе в гордом одиночестве, потому что желающих прокатиться на водном аттракционе вечером, при порывистом ветре, да еще и около реки, больше не нашлось. (Улыбается.) К счастью, недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах, и верхом на мокром полене я, наконец, причалила к берегу, продрогшая и промокшая. (Смеется.) Я с детства была отчаянной. Лет в 15, отдыхая с родителями в Испании, в парке развлечений выбрала самый страшный аттракцион – «Дракон Канн». Типа американских горок, но намного круче всего, что я когда-либо видела… Я села на него, улыбнулась и с тех пор хожу и улыбаюсь. (Смеется.) Даже фотки остались.
– Чувство страха было вам вообще неведомо?
– У меня все время было такое чувство, что Господь меня оберегает. Сколько травм и переломов я ни получала, уродом и инвалидом я не осталась. Помню, когда мне было лет десять, мы с родителями опаздывали на вокзал. Ехали мы на патрульной машине отца. Его водитель втопил педаль газа до предела. Мама мертвой хваткой вцепилась в сидение и всю дорогу молилась. Пока мы мчались по городу с бешеной скоростью, я дремала на заднем сидении. (Улыбается.) И такие характерные истории я могу рассказывать до бесконечности. А после того как забеременела, схватилась за живот и начала трястись. До минимума сократила все нагрузки, округлилась на приличное количество килограммов… Помню, ела, как не в себя. (Улыбается.) Потом, конечно, села на диету. После рождения ребенка у меня закончились экстремальные поступки, сейчас я очень бережно к себе отношусь. Уже не пойду поздно вечером одна по темным подворотням. Береженого бог бережет. Теперь я отвечаю уже не только за себя, а еще и за сына.
– Чего боялись в детстве?
– В детстве я боялась темноты, но преодолевала себя. У меня была такая игра – на преодоление. Если я чего-то боялась, то специально заставляла себя свой страх перебороть. Вот боюсь прыгнуть с тарзанки, но все равно иду, потому что иначе нельзя. (Улыбается.) Это мужское Я Близнецов, наверное. (Улыбается.) Когда я жила у бабушки, у нее был глазок в двери в коридоре, который казался мне страшным светящимся глазом… Мне было очень страшно, но я или бегом проносилась мимо двери, или тихонько кралась, но все равно шла! А еще очень страшно стало, когда бабушка впервые объяснила мне, что все мы умрем. Даже не помню, с чего начался этот разговор. «И ты умрешь? И я? И мама с папой? Но я не хочу, чтобы вы умирали! И я не хочу умирать!!!» – никак не могла смириться я. «Успокойся, Машенька, это будет еще очень нескоро», – утешила меня бабушка. И сейчас этими же самыми словами я пыталась успокоить своего сына, когда он спросил меня о смерти… «Это будет еще очень нескоро»…
– Вы, наверное, одно время мечтали о спортивной карьере?
– Наверное, я могла бы добиться успеха, если бы из-за травмы не ушла из спортивной гимнастики. Хотя спортсменкой я не мечтала стать никогда. А из фигурного катания меня вообще «культурно попросили». (Улыбается.)
– За что?
– Я выполняла все задания быстрее всех и начинала, скучая, отвлекать других. (Улыбается.) Затевала салки, бегала наперегонки, юморила как могла. Тренер понимала, что способности у меня есть, а серьезного стремления – никакого. И так и сказала маме: «Ваша девочка, безусловно, талантлива и способна. Я могла бы ей дать все, что умею, но она не хочет взять». И действительно, мне это стало неинтересно, хотя, наверное, напрасно.
– Так как же вас из спорта занесло в лицедейство?
– С детского сада я участвовала во всех концертах, везде и всюду: и в школе, и в пионерском лагере. У меня родители – люди творческие: папа играет на гитаре, они с мамой поют в два голоса. В юности у них был молодежный клуб интересного досуга – МКИД. Они устраивали костюмированные вечера, слеты упырей и вурдалаков, гусарские съезды, средневековые балы… Отец писал стихи, а когда родилась я, написал такие строки: «Тебя назвали русским именем, горячим как огонь костра. Чтоб ты на мир смотрела синими глазами, полными добра. Чтоб ты любила землю эту, и чтоб в России соловьи не умолкали до рассвета, когда придет пора любви!» Я одно время тоже баловалась сочинительством. У меня даже до сих пор хранится маленький сборничек моих стихов, заботливо отпечатанный и переплетенный моей мамой. Такой самиздат. (Улыбается.) В общем, глядя на родителей, я и сама постоянно пела и танцевала, знала наизусть песни времен их юности. Поэтому с самого начала ни у кого не возникало сомнений, какой тропинкой мне шагать по жизни. Да и мама всегда говорила: «Ну не получится из Маруси Софьи Ковалевской»! А спорить с мамой я не пыталась. (Улыбается.)
– Вы-то сами чего именно хотели?
– Когда я поступила в институт, у меня буквально открылись глаза. Я не знала толком, чего я хотела. Наверное, всего и сразу. И петь, и танцевать, и ставить этюды. Но больше всего мне хотелось играть, примерять на себя разные образы! В институте, помимо высшего образования, я получила очень хорошую школу воспитания по жизни. И до сих пор с особым теплом вспоминаю тех педагогов, которые со мной не церемонились. Эти уроки я усвоила навсегда. Так случилось, что задолго до института в 12 лет я закончила театральный лицей при ГИТИСе...
Помню, читала отрывок из повести «Динка» про маленькую девочку-сироту и старого шарманщика. У педагогов стояли в глазах слезы (улыбается). Но так как мне было всего 12, надо было еще школу окончить. Я доучилась и… снова поступила в тот же лицей. (Улыбается.) Конечно, к тому времени многие педагоги сменились, но декан остался тот же, и художественный руководитель. Так что меня вспомнили. Лицей стал для меня неким подобием подготовительных курсов.
– Кем вы работали до того, как начали плотно сниматься в кино?
– Пока я ждала серьезных актерских работ и снималась в эпизодических ролях, я работала еще и как модель: реклама, видео, фото, мода в журналах, подиум. Но всегда отдавала себе отчет в том, что это временно, несерьезно и только пока мне необходима какая-то материальная база.
– С какого возраста себя вообще помните?
– Я помню себя с очень раннего возраста. Такие детские воспоминания, вспышками, отдельными моментами. Помню маленькое байковое одеялко, в которое меня кутали в первые месяцы жизни. Голубое платье с длинными рукавчиками и совой на груди, которое мне подарили на мой первый день рождения. Хорошо помню себя в яслях. Я очень рано начала говорить. «Петровна! – обращалась я к нянечке, – Поставь мне горшочек на окно, я буду маме махать!» (Смеется.)
– На сколько лет вы себя чувствуете?
– Мне 28, но лет с 23 я почему-то чувствую себя на 30. У меня такое ощущение своего возраста. Уверена, что когда мне будет лет 45, я все равно буду чувствовать себя только на тридцать. Я жду этого возраста. Мне кажется, я набрала достаточный жизненный багаж, чтобы начать им пользоваться. А в свои 39 я жду от жизни виража.
– Верите в жизнь после смерти?
– Я верю в Бога. Верю в то, что при жизни ты должен оставаться человеком. Я для себя давно определила, что мне не нужен негатив, я не хочу засорять свою биополе. Я делаю добро – и оно мне возвращается. А если нет – значит, в чем-то я ошиблась, и из этого нужно сделать выводы. Я люблю людей, и люди любят меня. Я верю в то, что тело – это только машина для жизни здесь, а душа возвращается на Землю еще не один раз. Мы накапливаем опыт и информацию. Мне, например, кажется, что я уже не первую жизнь живу… Наверное, когда-то я была мужчиной и восточной женщиной. Меня прямо тянет в ту культуру!
– Может, просто хотите там жить?
– Не уверена… Разве что Клеопатрой какой-нибудь. (Смеется.) На востоке женщины совсем по-другому воспитываются. Мне, например, нельзя указать – мне можно только логически все объяснить. Со мной можно договориться, я всегда прислушаюсь к дельному предложению, постараюсь понять. Но просто приказать мне что-то сделать нельзя. А восточные женщины – они по большому счету живут только для мужчин.
– Но вы тоже в каком-то смысле живете для мужчины – для вашего сына…
– Это да. (Улыбается.) Но это другое… А еще я очень хочу дочку! Не знаю, как там что сложится, но дочка – это обязательно!
